От Эйзенхауэра до Голды Меир

Впервые идея организовать Музей обороны Ленинграда появилась в декабре 1943 года, когда окружавшее город кольцо немецких войск было прорвано. Идея принадлежала Военному совету Ленинградского фронта. Правда, сначала решили организовать выставку, посвященную прошедшим дням обороны. В январе 1944 года начались работы по ее созданию. Главным художником выставки стал Николай Суетин, проживший в Ленинграде всю блокаду, а работу над концептуальной частью проекта возглавил историк, ученый секретарь Эрмитажа, уникальный в своем роде специалист музейного дела Лев Раков — участник ополчения, впоследствии ставший первым директором музея обороны Ленинграда.

В сборе предметов для выставки приняли участие жители Ленинграда: они приносили свои личные вещи, дневники, фотографии. И несли все, что находили при разборе завалов в городе.

30 апреля 1944 года, в 1044-й день войны, в Доме офицеров на углу Кирочной и Литейного командующий Ленинградским фронтом маршал Леонид Говоров торжественно перерезал красную ленту: выставка под названием «Героическая защита Ленинграда» была открыта.

Создатели разделили экспозицию на части: борьба на дальних рубежах, «Дорога жизни», прорыв блокады, героический труд ленинградцев.

В первые полгода работы выставку посетили полмиллиона человек. Среди них — маршал Георгий Жуков и начальник штаба армии США, будущий 34-й президент Дуайт Эйзенхауэр.

5 октября 1945 года Совет народных комиссаров РСФСР издал распоряжение о преобразовании выставки в Музей обороны Ленинграда. Так первоначальная выставка была расширена с 26 отделов до 37. И 27 января 1946 года, во вторую годовщину полного снятия блокады, состоялось открытие музея.

Ему выделили место в Соляном переулке. Музей имел экспозиционную площадь 40 тысяч квадратных метров, насчитывал почти 38 тысяч экспонатов. Количество экспонатов по каталогу достигало более 30 тысяч единиц. Среди них были разбитые грузовики и танки, немецкие каски и автоматы, дневниковые записи, в том числе дневник Тани Савичевой, ставший впоследствии одним из символов блокады Ленинграда. Его на выставку принесла выжившая сестра девочки, Нина.

Все экскурсии в музее блокады начинались с зала довоенного Ленинграда, затем шел рассказ экскурсоводов о плане «Барбаросса», на музейном стенде крупными буквами были выведены слова Гитлера:

Зал, посвященный блокаде, начавшейся вместе с первыми бомбежками города 8 сентября 1941 года: макет разрушенной квартиры. Он документален до мелочей — в музее были представлены остатки покореженных вещей, принесенных жителями из дома № 1 на Набережной Мойки. Рядом с макетом квартиры — немецкие фугасные бомбы весом от 50 до 1000 кг.

Зал самой голодной зимы 1941–42-го годов. Макет витрины булочной. В чуть как бы оттаявшем «глазке» стекла — на весах 125 граммов блокадного хлеба. Экскурсоводы рассказывали, из чего пекли этот хлеб: и мучная пыль, которую выбивали из мешков, и целлюлоза, и альбумин…

В музее посетителям показывали документальный фильм об этой страшной зиме, о «Дороге жизни» по Ладожскому озеру.

Зал, посвященный 1943 году, когда немцы вели непрерывные артиллерийские обстрелы города. Сотрудники музея принесли с улицы часть разбитого трамвая. В него попал снаряд на остановке угол Садовой улицы и Невского проспекта.

В других залах — документы, фотографии и экспонаты, рассказывающие о боевом пути экипажей подводных лодок, военных кораблей, летчиков Балтийского флота. Демонстрировались переданные на вечное хранение самолеты многих летчиков — Героев Советского Союза.

Грандиозная диорама «Прорыв немецкой обороны в районе Пулково» в январе 1944 года.

В зале трофеев демонстрировались образцы танков, минометов, стрелкового оружия. В центре лежала пирамида из немецких касок. А под потолком над поверженным противником раскинул крылья бомбардировщик дальнего действия Балтийского флота Героя Советского Союза капитана Михаила Плоткина, сумевшего 8 августа 1941 первым прорваться к Берлину и бомбить город.

Последний зал музея — зал Победы. На одной из стен — портреты особо отличившихся военачальников. По замыслу директора Льва Ракова, они как бы продолжили портретную галерею генералов-героев войны 1812 года. Среди них не было Сталина.

«Это стало, конечно, огромным событием для Ленинграда, — вспоминала Вера Сомина, заставшая блокаду совсем маленькой. — Единственный музей, посвященный современной истории. Сегодня человек привык к тому, что его интересы очень сильно учитываются: в театре, в музее, в библиотеке… А тогда это было не принято, все делали то, что нужно, о зрителе не думали. А у Ракова (директора) в музее стоял самолет, куда забирались дети. И была комната, где на темной полке под стеклом стояли весы, на которых лежал кусочек хлеба и гирьки 125 граммов. Я приходила туда и долго-долго смотрела…»

Кроме того, в музее были представлены немногочисленные воинские документы погибших при обороне Ленинграда солдат еврейского происхождения, которые приносили их родные.

Правда, по воспоминаниям сотрудников музея, каждая очередная комиссия приказывала убрать из экспозиции материалы и документы рядовых солдат с еврейскими фамилиями. Директор Лев Раков этого не делал.

Экскурсоводы

Все сотрудники музея пережили блокаду. Среди них были

обеспечивающие художественное оформление музея Николай Суетин (ученик Малевича) и Василий Петров, в будущем главный художник Ленинграда;

историк искусства Нина Удимова, собиравшая сведения о героических усилиях по спасению уникальных ценностей музейных работников Ленинграда и пригородных дворцов-музеев в период блокады;

Роза Маньковская — заведующая музейной библиотекой; Сергей Якобсон, возглавлявший всю хозяйственную работу с первых дней строительства музея; cтарший методист Зинаида Эдельштейн; Василий Тихомиров, заведовавший оружейной мастерской, инвалид без обеих ног.

И, конечно, старший экскурсовод Нина Нонина — человек особой судьбы. Выпускница истфака ленинградского университета, на момент блокады она осталась в городе с матерью и маленькой дочерью. Муж пропал без вести в первые месяцы войны. Младший брат, ученик 10-го класса, добровольцем ушел на фронт. От голода Нина весной 1942 года однажды упала на улице. Ее подняли военные и отнесли в госпиталь (там уже лежала ее мать), 3-летнюю дочку пристроили в детский дом. К счастью, обе женщины выжили и вскоре забрали ребенка.

Младший брат Нины в январе 1944 года погиб под Ленинградом. Ему не было и 21. Не в силах смириться с этой ранней смертью и движимая желанием, чтобы о брате и его подвиге осталась какая-то память, Нина отправилась в Дом Радио прямо к поэтессе Ольге Берггольц — «родному голосу ленинградцев», ставшему символом блокады. Девушка попросила написать стихи о брате Володе.

Крайне удивленная Берггольц поначалу отказалась, но когда взглянула на протянутую ей фотографию погибшего юноши, то осеклась: на нее будто бы смотрели глаза ее умершего в блокаду от дистрофии супруга Николая Молчанова, так они были похожи с этим Володей Нониным. Вскоре на свет появилась поэма «Памяти защитников». Берггольц писала в ней про Нину Нонину:

С документами погибшего брата Нина Нонина пришла и на выставку обороны Ленинграда. И вот судьба — директор Лев Раков предложил ей: «Я собираюсь делать из этой выставки большой Музей обороны Ленинграда. Хотите работать у меня?» Нина сказала: «Да!»

Так ее жизнь оказалась глубоко связана с этим местом.

К середине 1948 года число посетителей Музея обороны Ленинграда достигло 1 миллиона 350 тысяч. Музей стал популярным и одним из самых посещаемых мест в послевоенном городе. В нем побывали Голда Меир — тогда посол Израиля в СССР, епископ Кентерберийский, ленинградский митрополит Алексий, прослуживший в городе всю блокаду и награжденный боевой медалью за оборону города, Энтони Иден с делегацией депутатов парламента Англии, госпожа Клементина Черчилль, писатели Джон Пристли и Алексей Толстой, принцесса Ирана Пехлеви, актеры, художники, ученые, общественные деятели…

«Иностранную экскурсию под видом работников культуры всегда сопровождали сотрудники МГБ, — вспоминала старший экскурсовод. — Кроме них, к группе, по ходу экскурсии, присоединялись еще два-три человека из этой же «команды». Их конспирация была, прямо скажем, относительной — билеты они не покупали, а у входа предъявляли билетершам «краснокожие книжицы». Контролеры (две милые Анны) сигналили нам — поднятые два пальца означали, что нас эскортируют два эмгэбэшника, три пальца — три сотрудника органов.

Меня, экскурсовода, пытались завербовать, сделать «сексотом». Чудом отбилась».

Разгром музея

В феврале 1949 года в Ленинград приехал с визитом секретарь ЦК ВКП(б) Георгий Маленков — ответственный у Сталина за «Ленинградское дело», когда мишенью вождя стали местные партийные боссы. Впрочем, в претензию этим боссам ставились не их некомпетентность и пренебрежение к судьбам ленинградцев, из-за чего осложнилась обстановка в городе во время блокады. Вина ленинградской партийной номенклатуры заключалась в том, что она, номенклатура, якобы посмела присвоить себе заслугу в прорыве блокады, минимизировав руководящую роль вождя.

В ходе «Ленинградского дела» репрессии коснулись не только партийной верхушки города. Были расстреляны и несколько десятков жителей из блокадников, многие из которых внесли неоценимый вклад в дело обороны города. Еще около двух тысяч человек репрессированы.

За Музей обороны Ленинграда Маленков взялся сразу. Буквально на следующий день после своего приезда.

22 февраля 1949 года состоялся объединенный пленум ленинградских обкома и горкома партии. На нем секретарь ЦК ВКП(б) Маленков обрушился с резкой критикой в адрес как руководства города, так и Музея обороны Ленинграда, с путеводителем по которому он успел ознакомиться (этот путеводитель будет вскоре уничтожен в рамках «Ленинградского дела»). Маленков в первую очередь указал на преуменьшение музеем роли Сталина в победе в целом и битве за Ленинград в частности. Выделение особой роли города и его жителей в обороне противоречило официальной трактовке событий войны. Музей стал рассматриваться как организация, идеологически ненадежная.

Главный центр, объединявший боль и пережитый ужас ленинградцев, этот музей и впрямь невольно демонстрировал оборотную сторону блокадной медали и не пел оды генералиссимусу. Блокадники были свидетелями ошибочной стратегии вождя и его вины перед городом и фронтом в начале войны. Музей блокады как бы невольно развенчивал миф о мощи Сталина-победителя — тем, что просто не упоминал его в экспозициях вдоль и поперек.

Сначала, в 1949-м, власти временно закрыли музей, обвинив его в неправильном хранении оружия. Еще одним пунктом обвинения было раскрытие сотрудниками «военной тайны», то есть указание воинских частей, хотя в музейных материалах упоминались только те номера, информация о которых была в газетах.

Дальнейший разгром Музея блокады происходил на глазах старшего экскурсовода Нины Нониной, заведовавшей отделом «Балтийский флот в обороне Ленинграда». Спустя десятилетия она вспоминала:

— 30 августа 1949 года, в самый разгар «Ленинградского дела», для расправы с музеем из Москвы прибыл «муж сестры жены товарища Маленкова» (как он сам об этом и доложил нам), некто Дубинин. «Жена посетила ваш музей, — сказал Дубинин, — и была возмущена крайне! В одном из залов портрет Попкова (в 1946–1949 годах — 1-й секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП/б/. В августе 1949-го арестован в Москве, в кабинете Маленкова. Расстрелян. Реабилитирован в 1954 г. — Прим. ред.) был немного больше портрета товарища Сталина».

Дубинин молниеносно закрывает музей. Посетителей буквально выдворяют, даже не дав нам закончить экскурсии. Гаснет свет в залах. На дверях появляется табличка: «Закрыт по техническим причинам». Дубинин собрал нас и сказал: «Откуда вы набрали такие ужасы? Были, конечно, подобные единичные случаи, но они не типичны. Были временные трудности. Их переживал весь советский народ. Изоляции Ленинграда не было. Страна была с вами. Товарищ Сталин был с вами. Будем строить новый музей! Без блокады».
Через две недели после приезда Дубинина специальная комиссия ЦК ВКП/б/ объявила часть сотрудников, все они носили еврейские фамилии, «ставленниками руководства, связанного с врагами народа». Нас уволили списком.

Бог меня спас — не пришлось участвовать в надругательстве над музеем, во дворе которого запылали огромные костры… Жгли бесценные уникальные экспонаты; подлинные документы; многочисленные фотографии, в том числе и детские. В залах музея ломами разбивали скульптуры. Баграми сдирали живопись, портреты ставших неугодными Сталину генералов и адмиралов. На грузовиках увезли в переплавку, а то и просто на свалку, именное оружие и другие ценнейшие музейные материалы…

На допросах директору музея выбили зубы

Тех сотрудников музея, что не были уволены из-за фамилий, арестовали. Так под стражей оказались директор выставки «Героическая оборона Ленинграда» с мая по ноябрь 1944 года, историк Сергей Аввакумов, директор музея Лев Раков и его заместитель по научной части Григорий Мышкевич и другие. Аввакумов был приговорен к 25 годам лагерей, его семью сослали на 5 лет в Кустанай. В 1954 году реабилитировали, он умер через 8 лет после тяжелой болезни.

Для директора Музея Льва Ракова это был не первый арест. В 1938-м он уже прошел через печальный опыт. Его, тогда сотрудника Эрмитажа, арестовали за дворянское происхождение и работу по истории русского военного мундира, вменив «пропаганду дворянского образа жизни». Раков тогда провел год в одиночной камере «Крестов». По некоторым данным, пытался покончить с собой. В декабре 1939 года обвинения с него были сняты. Он смог восстановиться в должности ученого секретаря Эрмитажа. В войну Лев Львович ушел в ополчение, был ранен. Так судьба свела его с Музеем блокады, где главной целью для Ракова, музейщика по призванию, стал сбор свидетельств 900-дневной трагедии города.

Только вот сбор таких свидетельств не входил в планы сталинской верхушки. Военной коллегией Верховного Суда СССР 31 октября 1950 года Лев Раков был приговорен к 25 годам лишения свободы с поражением в правах на 10 лет. Почти расстрельный приговор.

«На допросах Ракову выбили зубы, — вспоминала Нина Нонина. — Предъявили чудовищные, бессмысленные обвинения: возвеличивание подвига Ленинграда; пропаганду ленинградского “вождизма”; хранение музеем всевозможных видов оружия на случай приезда в Ленинград Сталина — для совершения террористического акта... Бред!

Ракова приговорили к смертной казни, которую потом заменили 25-ю годами заключения во Владимирском централе. Несколько дней его держали в камере смертников.

В 1956 году Ракова реабилитировали и восстановили в гражданских правах “вследствие отсутствия состава преступления”. Я пришла к нему в Пушкинский Дом в первый день его работы “на воле”. <…> Внешне Лев Львович как будто не изменился. Только на правой щеке — глубокая впадина, след от перелома. Так следователи “уточняли” детали дела...»

Оставшиеся на свободе рядовые сотрудники пытались спасти музей от полного уничтожения. И делали все что можно, чтобы экспозиции не закрыли полностью. На стендах музея предлагали поместить многочисленные цитаты и изречения Сталина и о Сталине.

Не сильно помогло. Музею то отключали электричество, то отбирали площади. Решающий удар по Музею обороны Ленинграда чиновник нанесли 31 августа 1951 года. Постановлениями Советa министpов СССP зa №№ 3216–1523 все помещения музея были переданы Министеpству Военно-моpского флотa. Военные чины потребовали от руководства музея освободить помещения в срок до 15 октябpя 1951 годa. Обpaщения новой диpекции музея в paзличные инстaнции — в Комитет по делaм культуpно-пpосветительных учреждений при Совете министpов PСФСP, в Ленингpaдский обком пapтии, в Кремль — были проигнорированы.

Так сталинисты заткнули блокадникам рот.

Часть военной коллекции передали в другие музеи. Часть уничтожили, сдав в металлолом, или сожгли. Уволенные сотрудники, под угрозой репрессий, выносили под одеждой то, что можно было спасти.

На этом закончилась короткая история первого Музея блокады Ленинграда. По горькой иронии, уничтожение мемориала заняло немногим больше 900 дней.

Пауза затянулась на долгие 37 лет — все эти годы в городе так и не было отдельного музейного пространства, посвященному трагическому опыту блокады. Более того, власти постоянно пытались предотвратить распространение информации об исключительности этого опыта.

Возрождение

В последующие почти четыре десятилетия о блокаде в стране-победительнице говорили только официально. О разгроме Музея блокады нигде не упоминалось. Публикации о том, что история блокады сложная, с подчас не поддающимися осмыслению деталями, увидели свет вообще уже в 2000-е. Например, были опубликованы тяжелые воспоминания академика Дмитрия Лихачева, также пережившего блокаду.

Музей обороны Ленинграда возродился вновь только в перестроечный 1989 год. На том же месте — в Соляном переулке. Правда, площади под музей были выделены поменьше, чем раньше, — большую часть здания занимал один из НИИ Министерства обороны. Под экспозицию музею отдали один лестничный пролет и одну комнату. Там энтузиасты и разместили то, что удалось сберечь. А когда дирекция музея объявила о приеме экспонатов, в здание потянулась очередь из ленинградцев. Они несли потертые чемоданы, документы, фотографии, вещи времен блокады и просто свои личные истории, которыми хотели поделиться.

Так память спустя почти 40 лет все равно прорвалась наружу.